Будет у вас свободное время и захочется вам увидеть живой театр, разговор про вчера и сегодня, про повседневную жизнь, про то, «где я?», «где границы меня?», найдите в афише этот спектакль и сходите.

Примерно полтора часа на маленькой сцене, лицом к лицу с вами говорит актёр Борис Алексеев, он театральный артист, живёт и работает в Воронеже и каждый раз специально приезжает в Москву на «Лес.Трактат». Привычно написать: «приезжает играть». Но играть ли? Наверное и играть. Но точнее – проживать и разговаривать с собой и со зрителями. Борис Алексеев невероятный! Я им совершенно очарована. Описывать это сложно. Поэтому «в самое сердце» по форме и по сути – это определяюще.

В выдающемся спектакле «Лес. Трактат» в театре «Среда 21» герой Бориса Алексеева предлагает вообразить, что у нас у всех одна рука. Одна рука на всех. И в нее выстрелили. Ее прострелили.

Не думаю, что боль потери ослабляется, если ее разделяют многие. Но мне кажется существенным, когда искусство делает таким образом, что зритель внезапно ощущает чужую боль как свою. И вот такой опыт присвоения чужой боли, который доступен на территории искусства, видимо, не дает признать чужую человеческую жизнь тем, что можно проигнорировать.

Это очень важный спектакль, обладающий мощным терапевтическим эффектом. И очень пронзительный.
Режиссер Александр Плотников и актер Борис Алексеев создали уникальное пространство для откровенного и сосредоточенного разговора с самим собой, со зрительным залом, с миром.

Жанр моноспектакля – это самый сложный жанр, и Борис Алексеев очень круто в нем существует, держит зал и держит тему.
Есть моменты, которые я в театре больше всего люблю – моменты наполненной тишины. Хотелось бы, чтобы вы пошли и посмотрели, так как театр – это про то, чтобы в нем самому быть и самому видеть и чувствовать.

Это никакая не лекция, здесь театр, его условность и поэзия – способ выбраться из запутанности понятий, осознать себя. «Мир – есть все, что случается». Ок. А когда мир на твоих глазах переворачивается? Рассыпается. Где мы? Как себя конструируем заново, чтобы совпасть с этим внезапно – без предупреждения – меняющимся, разрушающимся миром? С зыбкими песками настоящего, когда выходим на улицу, не зная, как все прямо сейчас может перевернуться.

Спектакль как путь, терапия, попытка проговорить боль и понять, что эта боль и есть ты

Витгенштейн кричал против мира, который постоянно распадается, против катастрофы. Это делает и Борис Алексеев, а вместе с ним каждый сидящий в зале. Так спектакль-лекция про парадоксы познания и языка превращается в разговор, экзистенциальный, предельно личный – о мире, его переживании через боль, которая, как язык, часто одна на всех, но у каждого разная.

«Лес. Трактат» — это перевод сложных философских вещей в язык повседневных переживаний. Одиночества, отторженности, невозможности повзрослеть, запутанности, сиротства.

Простые, но будоражащие мысли высказываются (выпаливаются) так быстро, что начинаешь задыхаться. Тут надо отметить, что «Лес. Трактат» — это стендап как бы ученого перед школьной доской. Постепенно этот абстрактный ученый начинает плавиться и перетапливаться в Бибихина, а потом в артиста, которого лишили театра.

Тут все очень личное. Физиологически личное: правая рука пианиста, ампутированная во время Первой мировой; мир артиста, который сначала распилили, а потом одну из частей выбросили.

«Лес.Трактат» захватывает бешеным ритмом с первой секунды и практически не дает передохнуть. Борис Алексеев мгновенно переключает образы, успевает вести диалог с залом (всегда страшно ломать четвертую стену, но отвечать ему хочется очень). Здесь и Людвиг Витгенштейн, немецкий гений-философ, и переводивший его Владимир Бибихин, и сам актер, пытающийся разобраться в себе… Очень сложно понять, где заканчивается театр и начинается жизнь, где образ, а где человек, где роль и написанные слова, а где его собственные мысли, здесь и сейчас.

Иногда становится страшно. Ты узнаешь себя, как в зеркале. Ты, наверное, вот так же машешь руками и горишь изнутри, когда пытаешься рассказать о чем-то важном. Думаешь, когда же ты настоящий – не изображаешь, а существуешь. Говорят, философия – это крик, как и театр. Другой может попробовать осознать и переосмыслить твой крик. Как умеет.

Задача у Бориса Алексеева непростая. Он один, с минимумом реквизита, без поддержки музыкального оформления или сложного света. В его руках — только собственный талант перевоплощения. Он — то сумасшедший лектор, пытающийся объяснить неустойчивость навязанных нам с детства понятий, то Витгенштейн «со страхом в глазах», то Владимир Бибихин, расшифровывающий философа, выясняющего, где границы языка, мира, театральной сцены, то актер, рефлексирующий над тем, что всю жизнь произносит чужой текст и имитирует все чувства, кроме боли. А эмпатию?

Артист ведет зрителя к главной мысли окольными путями, узкими тропами сквозь густой заросший лес. Кажущаяся сначала тягучей первая часть сменяется интерактивом, оживляющим публику, как по щелчку пальцев. Простые вопросы в зал про цвет стула кого-то расслабляют, кого-то забавляют, но всех подключают для того, чтобы со-чувствие стало острее, чтобы разговоры о боли перестали быть умозрительными.

Это очень умный спектакль, в котором, может быть, немного не хватило легкости и юмора, но спектакль важный — показывающий насколько сложный мир на самом деле прост, и всё в нем здесь и сейчас, а все — свои, и боль общая, и усмешка.

Алексеев играет сразу несколько ролей - Витгенштейна, Бибихина, самого себя, и наконец, пытается не сыграть, а мучительно манифестировать истинное свое «Я», отодрав его от идентичности профессионального актёра, выучившего текст и по расписанию вышедшего на сцену.

В общем, спектакль работает с ощущением искусственности, автоматизированности и детерминированности и театра, и жизни, неполноценности языка, непередаваемости опыта.

«Лес» ищет в языке театра возможности для «смены аспекта» и находит их в средствах, эквивалентных в своей лаконичности языку трактата: доске и меле, ноутбуке, небольшом экране, паре стульев и нескольких книгах. Все эти предметы в игровом взаимодействии с аудиторией становятся деталями, через которые Алексеев видоизменяет сцену и достраивает «недостаточные» конструкции речевых актов.

Как в «священном театре» Питера Брука невидимое в «Лесе» становится видимым. Дорогой ценой, но в череде вроде бы случайных оговорок, совпадений и пластических метафор, Алексеев и Плотников натыкаются на тропу к заветной подлинности, конечно же временной, фактически иллюзорной, как и сам театр идей, но, вероятно только такой прыжок веры – не в трансцендентное, а обратном направлении – возможен для рожденных ползать, и это тоже, своего рода, чудо.

Лес - то самое место, куда должен хоть раз в жизни зайти каждый человек. Из реального пространства с деревьями и зверями, лес легко превращается в метафизическое, где герои духовно блуждают.
Поэтому его любят писатели.

"Земную жизнь пройдя до половины, я оказался в сумрачном лесу". Фразу Данте из "Божественной комедии" мог бы произнести каждый из героев сценических "Лесов", густо выросших на московских подмостках.

Спектакль в Театре "Среда 21" - часть проекта "Лес. Грибница" режиссера Бориса Павловича, родившегося из бесед артистов о философе и переводчике Владимире Бибихине (вот тут погуглите, как говорится, найдете много интересного).
Идея Бибихина, что слово может оказаться «местом, где событие светится, становится явлением», прекрасно ложится на театр. Вызванные к жизни беседами с Борисом Павловичем, спектакли стали расти, как грибы. Почти 20 выросло уже в разных городах. Мы посмотрели спектакль Бориса Алексеева и Александра Плотникова "Лес. Трактат". В целом, вам совершенно необязательно знать про Бибихина, Хайдеггера, Витгенштейна, про философию фрустрации и растерянности, чтобы пойти посмотреть этот спектакль. То есть, дать ему случиться в Вашей жизни. Особенно, если вы, вместо веселой лужайки, внезапно обнаружили себя в глухом и страшном месте. Знайте, вы обрадуетесь спектаклю Бориса Алексеева, как крику "Ау!" в чаще. В экзистенциальном лесу бродит толпа народа, и, может быть, кто-то из них знает, где выход.

Я второй раз посмотрела спектакль «Лес. Трактат» и ошеломлена. Конечно, он – тот же самый, что на премьере, впечатлявший новаторством идеи, искренностью и великолепной игрой Бориса Алексеева... Структура и смысл те же самые. Но при этом спектакль совсем другой. В нем проявляется чувство преодоления.

Постановка спектакля – как способ восстановления внутренней целостности, становится одновременно сильным актом победительной борьбы со злом.

А помимо и вследствие этого – еще и мощным средством единения. Потому что происходящее с автором/героем оказывается символом стрессов, кризисов и разочарований, которые несет в себе буквально каждый зритель. Через сопереживание и неизбежное самоосмысление вслед увиденному происходит эффективная психотерапия.

Для меня это, пожалуй, пример идеального современного постдраматического спектакля с гениальной актёрской игрой. Хочется пересмотреть ещё раз, почитать работы Витгенштейна и лекции Бибихина. Ощущается как очень важная работа, не только для создателей, но и для зрителей.
В общем, это нужно видеть.